Княгиня Лиговская — Лермонтов

Справочная информация о произведении

I II III IV V VI VII VIII IX

ГЛАВА II  

Давали Фенеллу (4-ое представление). В узкой лазейке, ведущей к кассе, толпилась непроходимая куча народу... Печорин, который не имел еще билета и был нетерпелив, адресовался к одному театральному служителю, продающему афиши. За 15 рублей достал он кресло во втором ряду с левой стороны — и с краю: важное преимущество для тех, которые берегут свои ноги и ходят пить чай к Фениксу. — Когда Печорин вошел, увертюра еще не начиналась и в ложи не все еще съехались; — между прочим прямо над ним в бельэтаже была пустая ложа, возле пустой ложи сидели Негуровы, отец, мать и дочь; — дочка была бы недурна, если б бледность, худоба и старость, почти общий недостаток петербургских девушек, не затмевали блеска двух огромных глаз и не разрушивали гармонию между чертами довольно правильными и остроумным выражением. — Она поклонилась Печорину довольно ласково и просияла улыбкой. "Видно, еще письмо не дошло по адресу!" — подумал он и стал наводить лорнет на другие ложи; в них он узнал множество бальных знакомых, с которыми иногда кланялся, иногда нет; смотря по тому, замечали его или нет; он не оскорблялся равнодушием света к нему, потому что оценил свет в настоящую его цену; он знал, что заставить говорить об себе легко — но знал также, что свет два раза сряду не занимается одним и тем же лицом; ему нужны новые кумиры, новые моды, новые романы,... ветераны светской славы, как и все другие ветераны, самые жалкие созданья... в коротком обществе, где умный, разнообразный разговор заменяет танцы (рауты в сторону), где говорить можно обо всем, не боясь цензуры тетушек, не встречая чересчур строгих и неприступных дев, в таком кругу он мог бы блистать и даже нравиться, потому что ум и душа, показываясь наружу, придают чертам жизнь, игру и заставляют забыть их недостатки; но таких обществ у нас в России мало, в Петербурге еще меньше, вопреки тому, что его называют совершенно европейским городом и владыкой хорошего тона. — Замечу мимоходом, что хороший тон царствует только там, где вы не услышите ничего лишнего — но увы! друзья мои! зато как мало вы там и услышите. На балах Печорин с своею невыгодной наружностью терялся в толпе зрителей, был или печален — или слишком зол, потому что самолюбие его страдало. — Танцуя редко, он мог разговаривать только с теми дамами, которые сидели весь вечер у стенки — а с этими-то именно он никогда не знакомился... у него прежде было занятие — сатира, — стоя вне круга мазурки, он разбирал танцующих, — и его колкие замечания очень скоро расходились по зале и потом по городу; — но раз как-то он подслушал в мазурке разговор одного длинного дипломата с какою-то княжною... Дипломат под своим именем так и печатал все его остроты, а княжна из одного приличия не хохотала во всё горло; — Печорин вспомнил, что когда он говорил то же самое и гораздо лучше одной из бальных нимф дня три тому назад — она только пожала плечами и не взяла на себя даже труд понять его; — с этой минуты он стал больше танцовать и реже говорить умно; — и даже ему показалось, что его начали принимать с большим удовольствием. — Одним словом, он начал постигать, что по коренным законам общества в танцующем кавалере ума не полагается! -

Загремела увертюра; всё было полно, одна ложа рядом с ложей Негуровых оставалась пуста и часто привлекала любопытные взоры Печорина; это ему казалось странно — и он желал бы очень наконец увидать людей, которые пропустили увертюру Фенеллы; -

Занавес взвился, — и в эту минуту застучали стулья в пустой ложе; Печорин поднял голову, — но мог видеть только пунцовый берет и круглую белую божественную ручку с божественным лорнетом, небрежно упавшую на малиновый бархат ложи; несколько раз он пробовал следить за движениями неизвестной, чтоб разглядеть хоть глаз, хоть щечку; напрасно, — раз он так закинул голову назад, что мог бы видеть лоб и глаза... но как на зло ему огромная двойная трубка закрыла всю верхнюю часть ее лица... — у него заболела шея, — он рассердился и дал себе слово не смотреть больше на эту проклятую ложу.. — первый акт кончился, Печорин встал и пошел с некоторыми из товарищей к Фениксу, стараясь даже нечаянно не взглянуть на ненавистную ложу. -

Феникс ресторация весьма примечательная по своему топографическому положению в отношении к задним подъездам Александринского театра. Бывало, когда неуклюжие рыдваны, влекомые парою хромых кляч, теснились возле узких дверей театра, и юные нимфы, окутанные грубыми казенными платками, прыгали на скрыпучие подножки, толпа усастых волокит, вооруженных блестящими лорнетами и еще ярче блистающими взорами, толпились на крыльце твоем, о Феникс; — но скоро промчались эти буйные дни: и там, где мелькали прежде черные и белые султаны, там ныне чинно прогуливаются треугольные шляпы без султанов; великий пример переворотов судьбы человеческой! -

Печорин взошел к Фениксу с одним преображенским и другим конноартиллерийским офицером. — Он велел подать чаю и сел с ними подле стола; народу было много всякого: за тем же столом, где сидел Печорин, сидел также какой-то молодой человек во фраке, не совсем отлично одетый и куривший собственные пахитосы к великому соблазну трактирных служителей. - Этот молодой человек был высокого роста, блондин и удивительно хорош собою; большие томные голубые глаза, правильный нос, похожий на нос Аполлона Бельведерского, греческий овал лица и прелестные волосы, завитые природою, должны были обратить на него внимание каждого; одни губы его, слишком тонкие и бледные в сравнении с живостию красок, разлитых по щекам, мне бы не понравились; по медным пуговицам с гербами на его фраке можно было отгадать, что он чиновник как все молодые люди во фраках в Петербурге. — Он сидел задумавшись и, казалось, не слушал разговора офицеров, которые шутили, смеялись и рассказывали анекдоты, запивая дым трубки скверным чаем. — Между прочим стали говорить о лошадях: один артиллерийский поручик хвастался своим рысаком; начался спор; Печорин a propos рассказал, как он сегодня у Вознесенского моста задавил какого-то франта, и умчался от погони... Костюм франта в измятом картузе был описан, его несчастное положение на тротуаре также. Смеялись. — Когда Печорин кончил, молодой человек во фраке встал и, протянув руку, чтоб взять шляпу со стола, сдернул па пол поднос с чайником и чашками; движение было явно умышленное; все глаза на него обратились; но взгляд Печорина был дерзче и вопросительнее других; — кровь кинулась в лицо неизвестному господину; он стоял неподвижен и не извинялся — молчание продолжалось с минуту — сделался кружок, и все предугадывали историю. — Вдруг Печорин опять сел и громко кликнул служителя: что стоит посуда — ему сказали цену втрое дороже;

- Этот чиновник так был неловок, что разбил ее, — продолжал Жорж холодно; — вот деньги — он бросил деньги на стол — и прибавил:

— Скажи ему, что теперь он может отсюда уйти свободно. - Служитель при всех доложил с почтением чиновнику, что он всё получил, — и просил на водку!.. но тот, ничего не отвечая, скрылся.. толпа хохотала ему вослед; — офицеры смеялись еще больше... и хвалили товарища, который так славно отделал противника, не запутавшись между тем в историю. — О! история у нас вещь ужасная; благородно или низко вы поступили, правы или нет, могли избежать или не могли, но ваше имя замешано в историю.. всё равно, вы теряете всё: расположение общества, карьер, уважение друзей... попасться в историю! ужаснее этого ничего не может быть, как бы эта история ни кончилась! Частная известность уж есть острый нож для общества, вы заставили об себе говорить два дня — страдайте ж двадцать лет за это. Суд общего мнения, везде ошибочный, происходит однако у нас совсем на других основаниях, чем в остальной Европе; в Англии, например, банкрутство — бесчестие неизгладимое, — достаточная причина для самоубийства. Развратная шалость в Германии — закрывает навсегда двери хорошего общества (о Франции я не говорю: в одном Париже больше разных общих мнений, чем в целом свете) — а у нас?... объявленный взяточник принимается везде очень хорошо: его оправдывают фразою: и! кто этого не делает!.. Трус обласкан везде — потому что он смирный малый, — а замешанный в историю! — о! ему нет пощады: маменьки говорят об нем: бог его знает, какой он человек, — и папеньки прибавляют: мерзавец! ...

Офицеры без новой тревоги допили свой чай и пошли; Печорин вышел после всех; на крыльце кто-то его остановил за руку, примолвив: я имею с вами поговорить! — По трепету руки он отгадал, что это его давешний противник; нечего делать: не миновать истории.

- Извольте говорить, — отвечал он небрежно: — только не здесь на морозе: -

- Пойдемте в коридор театра! — возразил чиновник — они пошли молча. Второй акт уже начался: коридоры и широкие лестницы были пусты; на площадке одной уединенной лестницы, едва освещенной далекой лампой, они остановились, и Печорин, сложив руки на груди, прислонясь к железным перилам и прищурив глаза, окинул взором противника с ног до головы и сказал:

- Я вас слушаю!..

- Милостивый государь, — голос чиновника дрожал от ярости, жилы на лбу его надулись, и губы побледнели: — милостивый государь!.. вы меня обидели! — вы меня оскорбили смертельно;

- Это для меня не секрет, — отвечал Жорж, — и вы могли бы объясниться при всех: — я вам отвечал бы то же, что теперь отвечу... когда ж вам угодно стреляться? нынче? завтра?... я думаю, что угадал ваше намерение; по крайней мере разбитие чашек не было случайностью: вы хотели с чего-нибудь начать ... и начали — очень остроумно; — прибавил он, насмешливо поклонившись...

- Милостивый государь! — отвечал он задыхаясь; — вы едва меня сегодня не задавили, да, меня — который перед вами... и этим хвастаетесь, вам весело? — а по какому праву? потому что у вас есть рысак, белый султан? золотые эполеты? — разве я не такой же дворянин, как вы? — я беден! — да, я беден! хожу пешком — конечно, после этого я не человек, не только дворянин! — А! вам это весело!.. вы думали, что я буду слушать смиренно дерзости — потому что у меня нет денег, которые бы я мог бросить на стол!.. нет! никогда! никогда, никогда я вам этого не прощу!.. В эту минуту пламеневшее лицо его было прекрасно как буря; Печорин смотрел на него с холодным любопытством и наконец сказал: — Ваши рассуждения немножко длинны — назначьте час — и разойдемтесь: вы так кричите, что разбудите всех лакеев: — и точно, некоторые из них, спавшие на барских салопах в коридоре первого яруса, начали поднимать головы...

- Какое дело мне до них ! — пускай весь мир меня слушает!..

- Я не этого мнения... если угодно завтра в восемь часов утра я вас жду с секундантом.

Печорин сказал свой адрес...

- Драться! — я вас понимаю! — насмерть драться!.. .. и вы думаете, что я буду достаточно вознаграждён, когда всажу вам в сердце свинцовый шарик!.. прекрасное утешение!.. нет, я б желал, чтоб вы жили вечно, — и чтоб я мог вечно мстить вам. — Драться! нет!.. тут успех слишком неверен...  

- В таком случае ступайте домой, выпейте стакан воды — и ложитесь спать, — возразил Печорин, пожав плечами — и хотел идти.

- Нет, постойте, — сказал чиновник, придя несколько в себя: — и выслушайте меня!.. вы думаете, что я трус? как будто храбрость не может существовать без вывески шпор или эполетов?... Поверьте, что я меньше дорожу жизнью и будущностью, чем вы! — моя жизнь горька, — будущности — у меня нет... я беден, так беден, что хожу в стулья; я не могу раз в год бросить 5 рублей для своего удовольствия, я живу жалованьем, без друзей, без родных — у меня одна мать, старушка... я всё для нее: я ее провидение и подпора... она для меня: и друзья и семейство; с тех пор, как живу, я еще никого не любил кроме ее: — потеряв меня, сударь, она либо умрет от печали, либо умрет с голоду... — Он остановился, глаза его налились слезами и кровью... — м вы думали, что я с вами буду драться?...

- Чего ж, наконец, вы от меня хотите? — сказал Печорин нетерпеливо.

- Я хотел вас заставить раскаяться.

- Вы, кажется, забыли, что не я начал ссору.

- А разве задавить человека ничего — шутка — потеха!

- Я вам обещаюсь высечь моего кучера...

- О, вы меня выведете из терпения?...

- Что ж? — мы тогда будем стреляться!..

Чиновник не отвечал, он закрыл лицо руками, грудь его волновалась, в его отрывистых словах проглядывало отчаяние, казалось, он рыдал и наконец он воскликнул... "нет, не могу, не погублю ее!.. " — и убежал — Печорин с сожалением посмотрел ему вослед и пошел в кресла: второй акт Фенеллы уж подходил к концу... Артиллерист и преображенец, сидевшие с другого края, не заметили его отсутствия. -  

 

Перейти к чтению третьей главы>>

Лермонтов |   Биография |  Стихотворения  |  Поэмы  |  Проза |  Критика, статьи |  Портреты |  Письма  |  Дуэль  |   Рефераты  |  Прислать свой реферат  |  Картины, рисунки Лермонтова |  Лермонтов-переводчик |  Воспоминания современников |  Разное

R.W.S. Media Group © 2007—2024, Все права защищены.
Копирование информации, размещённой на сайте разрешается только с установкой активной ссылки на Lermontov.info