|
СЦЕНА VIII
3-го февраля. День.
(Спальня Марьи Дмитревны. Стол с лекарствами. Она лежит на постели. Аннушка стоит возле неё.)
Аннушка. У вас, сударыня, сильная лихорадка! — Не угодно ли чаю горяченького или бузины? — тотчас будет готово. Ах, ты, моя родная, какие руки-то холодные: точно ледяные. — Не прикажете ли, матушка, послать за лекарем? —
Марья Дм. Послушай! что давит мне грудь? —
Аннушка. Ничего, сударыня; одеяло прелёгкое! — отчего бы, кажется, давить? —
Марья Дм. Аннушка! я сегодня умру! —
Аннушка. И! Марья Дмитревна! выздоровеете! — бог милостив — зачем умирать? —
Марья Дм. Зачем? —
Аннушка. Не всё больные умирают, иногда и здоровые прежде больных попадают на тот свет. — Не пора ли лекарство принять? —
Марья Дм. Я не хочу лекарства.... где мой сын? — да, я и позабыла, что сама его послала!... посмотри в окно, нейдёт ли он? — поди к окну... что? нейдет? — как долго — ! —
Аннушка. На улице пусто! —
Марья Дм. (про себя). Он уговорит отца! я уверена... о! как сладко примириться перед концом: теперь я не стыжусь встретить его взор. — (Погромче.) Аннушка! что ты так смотришь в окно? —
Аннушка. Я? — нет... это так-с....
Марья Дм. Нет, верно... говори всю правду, что такое? —
Аннушка. Похороны, сударыня.... да какие препышные! сколько карет сзади: верно, богач! — какие лошади! покров так и горит! — два архиерея!..... певчие! — ну ж нечего сказать! -
Марья Дм. Аннушка! и мне пора.... я чувствую близость последней минуты! о, поскорее! поскорее, царь небесный! —
Аннушка. Полныте, сударыня, что вам за охота? — как если, не дай бог, вы скончаетесь, что тогда со мною будет? кто позаботится обо мне? неужто Павел Григорич к себе возьмёт? — не бывать этому. Да я лучше по миру пойду: добрые люди из окошек накормют! —
Марья Дм. Мой сын, Владимир, тебя не оставит! -
Аннушка. Да еще перенесёт ли он вашу смерть? вы знаете, какой он горячий; из малости уж вне себя, а тогда... боже упаси!
Марья Дм. Ты права.... я должна тебя наградить: у меня в шкатулке есть 80 рублей... дай несколько и старику, Павлу! — он всегда верно мне служил; и тобой я всегда, всегда была довольна...
(Смутная радость изображается на лице Аннушки.)
О как сердце бьется! — что хуже: ожиданье или безнадежность? —
(Дверь отворяется. Тихо входит Владимир. Он мрачен. Молча подходит к постеле и останавливается в ногах.)
Аннушка. Владимир Павлович пришел!
Марья Дм. (быстро). Пришел! (Приподымается, и опять опускает голову.) Владимир... ты один! — а я думала.... ты один! —
Владимир. Да.
Марья Дм. Друг мой! ты звал его сюда? сказал, что я умираю? он скоро придёт?
Владимир (мрачно). Как вы себя чувствуете? — Довольно ли вы крепки, чтоб говорить, и...... слушать? —
Аннушка. Барыня без вас всё плакала, Владимир Павлович! —
Владимир. Боже! боже! ты всесилен! — зачем непременно я должен убить мать мою? —
Марья Дмит. ...Говори скорее, не терзай меня понемногу: придет ли твой отец. (Молчание.) Где он!... как предстать пред бога..... Владимир! без него я не умру спокойно! —
Владимир (тихо). Нет. —
Марья Дмитр. (не слыхав). Что сказал ты? — ... дай мне руку, Владимир! —
Владимир. (Слезы начинают падать из глаз его. Он бросается на колена возле постели и покрывает поцелуями ее руку.)
Я возле вас! — зачем вам другого? разве вам не довольно меня? кто-нибудь любит вас сильней, чем я?
Марья Дм. — Встань.... ты плачешь?....
Владимир (встав отходит в сторону). Ужасная пытка! — Если я все это вынесу, то буду себя почитать за истукана, который не стоит имени человека!... Если я вынесу.... то уверюсь, что сын всегда похож на отца, что его кровь течет в моих жилах, и что я как он хотел ее погибели. Так! — я должен был силою притащить его сюда, угрозами, страхом исторгнуть у него прощенье.... (С бешеной радостью.) Послушайте, послушайте, что я вам скажу! — мой отец весел, здоров и не хотел вас видеть! (Вдруг, как бы испугавшись, останавливается.) —
Марья Дм. (вздрагивает. После молчания). Молись... молись за нас.... не хотел.... о! -
Аннушка. Ей дурно, дурно!...
Марья Дм. Нет! нет! — я соберу последние силы... Владимир! ты должен узнать все и судить твоих родителей! — подойди. — Я умираю. — Отдаю душу правосудному богу и хочу, чтоб ты, мой единственный друг, не обвинял меня по чужим словам..... Я сама произнесу свой приговор. (Останавливается.) Я виновна: молодость была моей виною. Я имела пылкую душу: твой отец холодно со мной обращался. Я прежде любила другого: если б мой муж хотел, я забыла бы прежнее. Несколько лет старалась я побеждать эту любовь, и одна минута решила мою участь.... Не смотри на меня так. О! упрекай лучше самыми жестокими словами: я твоя злодейка! — мой поступок заставляет тебя презирать меня, и не одну меня.......... Долгим раскаяньем я загладила свой проступок. — Слушай: он был тайною. Но я не хотела, не могла заглушить совесть — и сама открыла всё твоему отцу. С горькими слезами, с унижением я упала к ногам его... я надеялась, что он великодушно простит мне.... но он выгнал меня из дому; и я должна была оставить тебя, ребенка, и молча, подавленная тягостью собственной вины, переносить насмешки света... он жестоко со мною поступил!..... я умираю.... Если он мне не простил еще, то бог его накажет... Владимир? ты осуждаешь мать свою? — ты не смотришь на меня? (Голос ее под конец становился все слабее и слабее.)
Владимир (в сильном движении). (Про себя.) Вижу! Вижу! Природа вооружается против меня; я ношу в себе семя зла; я создан, чтоб разрушать естественный порядок. — Боже! боже! — здесь умирающая мать — и на языке моем нет ни одного утешительного слова, — ни одного! — Неужели мое сердце так сухо, что нет даже ни одной слезы? — горе! горе тому, кто иссушил это сердце. Он мне заплотит: я сделался через него преступником; — с этой минуты: прочь сожаленье! — День и ночь буду я напевать отцу моему страшную песню, до тех пор, пока у него не встанут дыбом волосы и раскаяние начнет грызть его душу! — (Обращаясь к матери.) Ангел! ангел! не умирай так скоро: еще несколько часов....
Аннушка (с приметным беспокойством посматривает на госпожу). Владимир Павлович! —
(Он услыхал и глядит на нее пристально. Она трогает за руку Марью Дмитревну и вдруг останавливается.)
Прости господи её душу! — (Крестится.)
(Владимир вздрагивает, шатается, и едва не упадает. Удерживается рукой за спинку стула и так остается неподвижен несколько минут.)
Как тихо скончалась-то, родимая моя! что буду я теперь? — (Плачет.)
Владимир (подходит к телу и, взглянув, быстро отворачивается). Для такой души, для такой смерти слезы ничего не значат.... у меня их нет! нет! — но я отомщу, жестоко отомщу. — Пойду, принесу отцу моему весть о её кончине, и заставлю, принужу его плакать, — и когда он будет плакать...... буду смеяться! — (Убегает.)
(Долгое молчание.)
Аннушка. И сын родной её оставляет! — теперь все, что я могу захватить — мое! — что же? тут по мне нету греха; лучше чтобы мне досталось, чем кому другому — а Владимиру Павловичу не нужно! — (Подносит зеркало к губам усопшей.) Зеркало гладко! — последнее дыханье улетело! — как бледна! — (Уходит из комнаты и призывает остальных слуг для совершения обрядов.)
Странный человек — сцена IX>>
|
